Гильдия неигрового кино и телевидения отмечает в этом году юбилей — ей исполняется 10 лет. Президент Гильдии, режиссер Владимир Ермиевич Герчиков в беседе с корреспондентом журнала Prosystem Guide рассказал о сегодняшнем дне документального кино в России, о его проблемах и перспективах.
Президент Гильдии неигрового кино и телевидения Владимир Герчиков |
— Владимир Ермиевич, каковы функции вашей Гильдии?
— Это общественная организация, задачи которой — лоббировать интересы всей отрасли и в первую очередь кинематографистов, создающих документальное кино. Гильдия объединяет профессиональных кинодокументалистов России, работающих как в документальном кино, так и на ТВ. Мы даем рекомендации телеканалам по ценовой политике в отношении документального кино, обсуждаем важнейшие вопросы отрасли на всех уровнях, информируем членов Гильдии обо всех фестивальных и иных новостях. Кроме того, мы содействуем установлению международных связей в области производства и проката неигрового кино, а также занимаемся организацией творческих конкурсов, семинаров, форумов. Гильдия является учредителями национальной премии «Лавр» в области неигрового кино и телевидения.
— Существует ли документ, в котором прописаны первоочередные задачи развития документального кино?
— Несколько лент у нас была деловая игра в «Белых столбах», где документалисты выработали такой документ. Он был принят как руководство к действию 6-м съездом Союза кинематографистов и представлял собой программу развития всей сферы документального кино. Эта программа должна была утверждаться в высших эшелонах власти, а затем транслироваться на всю сферу документального кино — но до этой стадии мы не дошли.
— По какой причине?
— Однозначно сложно ответить. Программа развития документального кино была прописана отдельной строкой. Было поручение съезда, которое не было выполнено руководством Союза.
— Сколько сейчас платят телеканалы за документальные фильмы?
— Мы установили планку, ниже которой продюсерам (членам Гильдии) опускаться не следует, продавая документальные фильмы на ТВ.
С «Первым каналом» и каналом «Россия» мы работаем по договорным ценам, разброс которых — от 5 до 10 тысяч долларов за 1 час продукции, впрочем, возможны и иные варианты. Что касается «Культуры», то для них стоимость гораздо ниже и сейчас составляет 1500 долларов за 1 час. Для нишевых телеканалов (спутниковых и кабельных) минимальная рекомендуемая цена составляет 700 долларов. Как видите, заработать на продажах практически невозможно.
— Бытует мнение, что в современном культурном пространстве, переполненном информацией, тесно и без документального кино. Что вы об этом думаете?
— Я считаю, что это ошибочное мнение. На мой взгляд, при том сужении, уплощении культурного пространства, которое происходит с помощью телевидения, значительная часть настоящей культуры остается вне телеэфира.
Многие люди привыкли к гораздо более широкому спектру культурных услуг. В этом спектре своем заслуженное место, пусть и не главное, всегда занимало неигровое кино. Настоящее документальное кино, вытесненное с телеэкранов подделкой, тем не менее существует, и одновременно существует в обществе потребность в кино, которое исследует жизнь, а не навязывает те или иные пропагандистские клише.
Документальное кино — один из элементов активизирующих мышление. Оно является средством познания и уникальным художественным инструментом. Оно будет востребовано, если будут налажены механизм взаимодействия производителей и потребителей фильмов. Этот механизм сейчас нарушен.
— Почему это произошло?
— Я полагаю, здесь комплекс причин. Документальное кино не может существовать в рыночном пространстве на общих основаниях, для его продвижения к зрителю нужны особые меры. Конечно, нам надо смелее и громче заявлять о себе, но нужна и политическая воля, а это возможно, если будет налажен диалог с властью. Сегодня много говорят о модернизации страны, об инновационном прорыве. Но осуществить его могут только самостоятельно мыслящие граждане, а откуда им браться, если просвещение народа пущено на самотек, более того, почти все телеканалы заняты его оболваниваем.
К сожалению, наше кино отвернулось от сегодняшней жизни, телеканалы не покупают фильмы о настоящей реальности потому, что их содержание не соответствует идеологической установке. Поэтому фильмов о том, что действительно происходит в стране, очень мало. Центральные телеканалы производят только то, что вписывается в их формат. Кино, сделанное не в их стандартах, показывают очень редко.
— Что означает понятие «формат» для документального фильма на ТВ?
На съемках сериала «Дни нашей жизни» (слева-направо: В. Герчиков, губернатор Ханты-Мансийского автономного округа А. Филипенко, кинооператор А. Хамидходжаев) |
Поэтому, во-первых, происходит обман населения, которому навязывается мнение, что человек это скопище грехов и всякой дряни. Во-вторых, происходит подмена понятия жизни — подается не реальная жизнь, а псевдо-жизнь. В-третьих, идет подмена понятия неигрового кино. То, что сегодня принято называть документальным кино — это антидокументальное кино.
— Возможно ли сейчас в России появление документальных фильмов о событиях в Южной Осетии, не выражающих точку зрения властей?
— Я бы не советовал это делать режиссеру, который захочет снимать такой фильм. По той причине, что его могут попросту убить или одни или другие. Это очень опасное дело. Кавказ — неисчерпаемая тема для реальной трагедии, для грандиозных картин. Но одновременно это и хождение по проволоке над пропастью. Люди снимающие такое кино не защищены, у них всегда будут враги как с одной, так и с другой стороны. У них не будет хорошего продюсера, а если будет западный продюсер, то режиссер сразу станет врагом народа.
Конечно, обществу нужно разбираться в том, что происходит в горячих точках. Но такие фильмы могут появиться только как исключение из правила. Кавказ — это не какое-то подбрюшье страны, это бомба замедленного действия. И когда она взорвется все будут недоумевать, почему это вдруг произошло.
— Складывается впечатление, что современный кинодокументалист — это камикадзе…
— Снимать документальное кино — это опасная профессия. Если режиссер говорит правду о жизни, то это не устраивает либо его работодателей, либо некоторых зрителей. А если показывать неправду, то автор превращается из документалиста в лжеца. В итоге авторы мельчают. Я регулярно просматриваю работы, которые присылают на фестивали и с сожалением отмечаю, что многие картины далеки от современной реальности. Показывая глубину человеческой души вне сегодняшнего дня, в отрыве от реальности — неправильно. Ведь автор тогда не только обманывает и предает своих зрителей, которые надеются увидеть документальную картину мира в его фильмах, он обманывает и будущее поколение. Сегодня 60% фильмов кормятся тем, что было снято 30–100 лет назад. А что мы оставим следующему поколению? Им нечем будет подкреплять свое видение прошлого.
— Насколько востребованы сейчас архивы?
— Архивы в Красногорске последние годы лет испытывали колоссальное нашествие грабителей — я бы их так назвал. Некоторые телеканалы скупили архивы на корню, пользуясь их дешевизной. И наводняли архивным материалом чуть ли не каждый свой фильм. Иллюстрируя военные события, путали сражения, а немецкую боевую технику путали с нашей. Естественно, зрителю это надоедает еще и потому, что стоящего архивного материала не так много.
Все это происходит от недостатка профессионалов на ТВ. На телевидении страшный диктат. Никакой уважающий себя режиссер не будет мириться с идеологической и художественной цензурой. Поэтому лучшие режиссеры сторонятся ТВ.
В. Герчиков вместе с героями своего документального цикла «Кучугуры и окрестности» |
— В чем главная опасность для документального кино сегодня?
— Главная угроза заключается в потере контакта со зрителем. Мы, документалисты, не настолько идеальны, чтобы работать без обратной связи. Она нам необходима. Она должна быть достаточно сильной, нужны толчки, которые нас поддерживают и которые указывают на то, что мы идем не тем путем. Потеряв зрителя, мы рискуем потерять себя. Не хочу сказать, что мы работаем только на зрителя. Конечно, первый импульс появляется когда ты снимаешь кино для себя самого, в первую очередь. Тем не менее, должны быть судьи извне. Ты им можешь доверять или не доверять, можешь с ними спорить и не соглашаться.
Вторая опасность в том, что мы можем окончательно лишиться финансирования. Потому, что те процессы, которые сейчас происходят в части финансирования кино, они, на мой взгляд, опасны. Многие хотят угождать государству за большие деньги. Угождать это вообще любимое занятие многих художников. Государство это сила, а к силе все хотят прильнуть. А где сила, там и деньги.
Идея с патриотическими блокбастерами, которые финансируются на порядок выше, чем даже обычные игровые картины, губительна. Если это распространится еще и на документальное кино, будет катастрофа. С появлением таких блокбастеров денег на неигровое кино не будет хватать совсем. Когда денег мало, начинается отчаянная борьба за них, в которой побеждают не лучшие, а наглые.
— Не грозит ли документальному кино уход полностью в Интернет?
— Я не вижу в этом большой опасности. Безусловно, с точки зрения эстетики, кино в зале — совсем иное зрелище, нежели на мониторе компьютера. Но, хорошее кино периодически показывают на фестивалях. Если же говорить о массовом зрителе, то идти на издержки так или иначе приходится. Пусть какая-то часть изображения не будет работать так как она может и должна, но все равно значительная часть содержания и формы будет доступна многим. Особенно, учитывая скорость распространения в Интернет. К тому же, зритель не тратит время на приближение к объекту искусства. Имеют место случаи, когда зритель, увидев фильм в Сети, изъявлял желание посмотреть его в более высоком качестве. Так что не надо бояться Интернет.
Конечно, одного лишь нашего интереса недостаточно. Необходимо заинтересовать интернет-компании, которые будут заниматься технической стороной дела, сбором средств, рекламой. Интернет — это лучший путь, на сегодняшний день.
Сейчас мы пытаемся наладить выход на массового зрителя при помощи Интернет. Гильдия готовит большой проект вместе с одной из известнейших интернет-компаний.
— Должен ли режиссер выключать камеру, если его попросит об этом герой фильма?
— Во всяком случае он должен пообещать, что это сделает. Наш знаменитый документалист Дмитрий Луньков в конце 60-х начал снимать скрытой камерой и добился выдающихся результатов человеческого проявления. Люди были абсолютно живые, раскованные и совершенно не занимались саморедактированием во время съемки. Хотя при этом были ограничения с изобразительной точки зрения — был только один фон, один план.
С появлением бесшумных видеокамер, режиссеры научились полностью раскрепощать своих героев. Это также расширило изобразительные возможности. Но сказать, что это изменило природу людей снимающих или снимаемых, нельзя. Если у режиссера есть желание познания, то оно никак не зависит от того, какая у него камера. Все определяется желанием человека, снимающего документальное кино, преодолеть собственную косность, собственную ограниченность, расширить свой взгляд на мир. А техника это вспомогательная вещь.
— Должны ли существовать этические границы для документалиста?
— Есть, конечно, документалисты-стервятники, которые упиваются тем, что вторгаются в какие-то запретные зоны или в личную жизнь человека. Шок, действительно, сегодня — один из важнейших элементов документального кино. Но есть документалисты, чей этический порог достаточно высок и они, возможно, проигрывают с точки зрения шока. Но может быть, они выигрывают в чем-то другом. В этической тонкости, например. Они находят такие оттенки человеческой мысли, такие эмоции, которые невозможно найти тому, кто прет напролом, как бандит, пытаясь открыть не сущность человека, которого он снимает, а его корзину с грязным бельем.
— Вы бы согласились стать героем документального фильма?
— Очень маловероятно. Я не самый открытый человек, я профессионал и понимаю иной раз, что от меня хотят и могу сопротивляться такому желанию. Кроме того, я не уверен, что я интересен широкой публике — у меня достаточно узкая профессия. С другой стороны, пусть предложат. Может быть, я и соглашусь.