Прожекторы ARRI SkyPanels прекрасно воссияли как за кулисами, так и перед объективом в мире модной фотографии.

В динамичном мире модной фотографии для того, чтобы достичь совершенного снимка требует тонкого равновесия между художественностью, технологией и инновациями. Модный фотограф Алессандро Фурчино Каприя (Alessandro Furchino Capria) сумел овладеть этим балансом благодаря своему уникальному подходу и креативному использованию освещения. В интервью с ARRI он делится своим опытом и пониманием своего фотографического пути, а также говорит о своей привязанности к осветительному оборудованию ARRI.

Как бы вы описали свой стиль фотографии, и что привлекло вас к классическому портрету в качестве источника вдохновения?

Моя основная цель - находить общий язык с людьми, которых я фотографирую. Что им нравится делать, что они любят в общем. Я также всегда уделяю много времени изучению технологий, которые использую, потому что они являются частью моего бытия, так сказать. Я всегда стараюсь соединить точки; мне нравится иметь на съемочной площадке предметы, которые фотомоделям и мне действительно дороги. Это может быть старая цифровая камера, ноутбук или даже ARRI SkyPanel, который мне удалось использовать в работе для журнала Wallpaper*, ведущего издания, фокусирующегося на дизайне, архитектуре, искусстве, образе жизни и, конечно же, моде.

Фотомодель использует ARRI SkyPanel S60-C в качестве подставки или стола

Как вы пришли к идее использования SkyPanel на этой съемке?
Эта идея возникла спонтанно. Я стараюсь избегать создания изображений, которые выглядят, как будто их планировали веками. Это всегда должно быть мгновенной идеей. Это связано с тем, что моя фотография основана на простоте прямого послания. Это то, чего я всегда ищу.
Сначала я хотел использовать SkyPanel в качестве стола, как в натюрморте, где сверху можно поставить вазу с цветами. Все развивалось из этой картинки в моей голове. Затем мы направили идею на модель и начали использовать SkyPanel как багаж и подставку или стол. Мне повезло, потому что снимок с багажом оказался одним из моих любимых на всей съемке. Мы также сделали другое фото с моделью, стоящей на осветительной установке, с источником света снизу, потому что это выглядело интересно. С помощью SkyPanel вы можете легко управлять всем, регулировать мощность, и он не нагревается сильно; даже модель может его касаться.

Фотография Алессандро Фурчино Каприя основана на "простоте прямого послания".

Было ли это вызовом для модели использовать световое оборудование как часть фотографии?
Мне повезло работать с людьми, которые понимают мои идеи. Они сказали: "О, это может быть хорошей идеей. Давайте посмотрим, что получится". SkyPanel довольно легкий, и ими они могли легко управлять. Особенно S60. В конечном итоге фотографии выглядели великолепно, и они были очень довольны.

Это, вероятно, был первый раз, когда вы использовали осветительное оборудование ARRI в качестве реквизита на съемке.
Да, думаю, это был первый раз, когда мы использовали SkyPanel как реквизит. В интернете полно фотографий фотографов и художников, использующих оборудование ARRI. Вы всегда можете почувствовать, когда за кулисами стоит система ARRI. Но мы хотели прикоснуться к технологии, чтобы объект взаимодействовал с объектом. Прежде чем я перешел к фотографии, я начал изучать промышленный дизайн, и это часть процесса дизайна - взаимодействие, в хорошем смысле, с объектом. Это не о том, что объект был разработан для этого, но о том, как можно воображать его использование.

Почему вы предпочитаете постоянное освещение в своей фотографии вместо импульсного освещения?

Обычно я стараюсь сохранять связь с естественным светом. Но нам нужно оставаться сосредоточенными для разных съемок в тот же день, и нам необходимо иметь некий постоянный свет. Мне также очень нравится иметь простой набор. Я предпочитаю один ключ с по крайней мере тремя точками, потому что могу быстро менять ракурс. Система SkyPanel очень полезна, потому что вы легко можете ее перемещать, не тратя время. Она не нагревается так сильно, как ARRI M-Series, и вы можете управлять цветом света. Например, мне нравится добавить немного синего в тени. Это также очень помогает, когда мы сочетаем естественный и искусственный свет. Если у меня есть правильный естественный источник света, и я могу поддержать его с помощью SkyPanel, это идеальное сочетание.

"Если у меня есть правильный источник света, и я могу поддержать его с помощью SkyPanel, это идеальное равновесие," - говорит Алессандро Фурчино Каприя.

Как часто вы в общем работаете с продукцией ARRI? С самого начала ARRI была вашей основной маркой для фотографии?

В некотором смысле, да. Если говорить о постоянном освещении, ARRI всегда была моим первым выбором. Когда появился SkyPanel и его аренда стала доступной для фотосессий, я стал часто его использовать, потому что это система легкая в управлении.

Сталкивались ли вы с какими-либо трудностями при использовании оборудования ARRI для этой съемки?

Продукция ARRI очень надежная и хорошо сделана; на самом деле, у меня возникали проблемы скорее с продукцией вашего конкурента. У меня очень простой подход к фотографии, очень отличный от съемочной площадки. Мне определенно нравится, что последние осветительные устройства ARRI стали легче по сравнению с предыдущими поколениями. И мне нравится серый алюминиевый цвет. SkyPanel также хорошо сочетает в себе аналоговые и цифровые элементы.

Как вы видите будущее освещения в фотографии?

Когда мы говорим, например, об искусственном интеллекте (ИИ), кажется, что это новая волна в фотографии. И потом есть видео, тихо, но верно, занимающее место фотографии, такой, какой мы ее знаем. Если мы подумаем о следующей волне художников, они, вероятно, начнут с видеографии, делать снимки из видео. Это уже происходит. Даже видеотехнология, которую мы используем каждый день, думайте об Instagram или других социальных сетях, по ощущениям люди более связаны через видео, чем через статичные фотографии. Или газеты, которые создают свои онлайн-журналы с большим количеством коротких видео вместо статичных изображений. Для меня все движется в направлении видео, а не статичных изображений.

Стиль фотографии Алессандро Фурчино Каприя включает в себя множество экспериментов и импровизаций.

Вы видите, что импульсное освещение будет развиваться в будущем, или непрерывное освещение будет использоваться для создания видеороликов?

Отрасль старается предложить профессионалам качественный источник импульсного света, а также некое непрерывное освещение, например, для видео. В будущем, на мой взгляд, непрерывный свет станет основным источником света. Никто не хочет видеть импульсное вспышечное освещение в видеокадре. Так что это может быть естественной эволюцией потребностей. Немного похоже, как светодиодная система изменила облик индустрии.

Есть ли у вас советы для молодых и начинающих фотографов, которые только начинают свой путь в модной фотографии?

В начале карьеры и на протяжении всей жизни в целом фотографы определенно должны проводить личные исследования в области освещения и доступных технологий. Профессионалы также должны сосредотачиваться на сообщении, которое они хотят передать своей работой.

Таким образом, вы бы порекомендовали фотографам изучать освещение, которое они используют на съемке?

Освещение определенно должно быть частью их личных исследований. Но в целом для меня это связано с эстетикой. Ваш результат должен быть хорошо сбалансированным изображением, созданным сообщением, светом и технологией, которую вы используете.

"Ваш результат должен быть хорошо сбалансированным изображением, созданным сообщением, светом и технологией, которую вы используете," - говорит фотограф.

Какое сообщение, по вашему мнению, вы передаете с помощью ваших фотографий для журнала Wallpaper?

Я пытаюсь включить в фотографии способ, которым мы живем, нашу справедливость с собой, так сказать. Даже если это всего лишь модная съемка, я всегда стараюсь делать свои изображения связанными с реальностью, обществом, культурой. Это своего рода модное зеркало и, конечно же, отполированное, так как это модная съемка. Но я стараюсь включить различные элементы, остающиеся связанными с повседневной жизнью.

Каковы были ваши первоначальные планы для съемки? Скайпанели, вероятно, были на съемке исключительно для освещения за кулисами.

Да, SkyPanel были предназначены для освещения. Но затем у нас было много естественного света, поэтому мы использовали только один, чтобы балансировать тени. Затем мы подумали, давайте попробуем использовать второй как-то по-другому. В каком-то смысле для меня SkyPanel - это скульптура. Если, например, посмотреть на C-stand, это тоже может быть скульптурой, так как это продукт, который был разработан кем-то, кто придал значение его внешнему виду. Все можно рассматривать как скульптуру.

И это всё?

ARRI сформировала освещение для кинематографии. Так что эти осветительные устройства должны были бы находиться в Музее современного искусства МоМА в Нью-Йорке. Без этих гигантских рефлекторов у нас не было бы кино таким, каким мы его знаем. Но это то, о чем говорят только люди в индустрии. Моя мама ничего не знает об ARRI. Она просто ходит в кино и смотрит фильм, и все. Но для меня инструменты ARRI - это произведения искусства. То же самое касается и камер, которые вы производите: скульптуры.

Огигинал статьи https://www.arri.com/news-en/arri-skypanels-shine-in-fashion-photography

Подробнее »

Антихрист. Глава из книги Владислава Микоши «Время, которое я остановил»

Владислав Микоша,
съемка с крыши
Музея Революции (1 мая 1932 г.)

«Время, которое я остановил» или «Я останавливаю время» — последние варианты названия книги, которые Владислав Микоша нашел за неделю до своего ухода. «Но я останавливал время не потому, что оно было прекрасно», — грустно пошутил он, перефразируя «Фауста». Да, он останавливал мгновения не для того, чтобы продлить их для себя, а для того, чтобы оставить их в памяти — нашей и тех, кто придет после нас. Хрупкая кинопленка оказалась надежным носителем остановленных мгновений, бесстрастным свидетелем запечатленного времени. Это было делом всей его жизни, которое он бесконечно любил. Им поистине владела страсть останавливать мгновения, и делал он это не только в своей непосредственной и главной профессии кинооператора. Он всю жизнь вел интереснейшие дневники, точные и образные записи которых становились журналистскими публикациями в «Правде», «Известиях», «Комсомолке», «Огоньке», «Вокруг света», где он долгие годы был не только спецкором, но и фотокорреспондентом. С «лейкой» он не расставался никогда — ни до войны, ни в войну, ни в многочисленных поездках по стране и миру.

«Среди операторов-фронтовиков, — писал в августе 42-го в статье «Люди фронтовой кинохроники» Вен. Вишневский, — Микоша, без сомнения, лучший мастер живописного кадра… Во фронтовых съемках Микоша сохранил все свои прежние качества — лиризм и изысканность композиции кадра, но, вместе с тем, для них характерна суровая простота, какой требует новый материал…»

«Про военные съемки Микоши справедливо сказать, что они сразу и быт и поэзия… На пленке кинодокументов, снятых Микошей, всегда присутствует температура события», — писал один из режиссеров киноэпопеи «Великая Отечественная» Лев Данилов.

Лиризм и поэтичность работ кинооператора и журналиста Владислава Микоши удивительно сочетались с оптимизмом и мужеством капитана третьего ранга Владислава Микоши.

Вот как в своей книге «Севастопольский бронепоезд» вспоминает Микошу того времени бывший старшина группы пулеметчиков бронепоезда «Железняков» Н. А. Александров: «… Владислав Микоша — небольшого роста, с постоянной улыбкой на умном обаятельном лице — не раз появлялся еще в окопах Одессы, снимая на пленку героические действия морской пехоты… Потом он до последнего дня находился на Ишуньских позициях. Это его фильм «Героический Севастополь» смотрели железняковцы, восхищаясь мужеством не только морских пехотинцев, идущих в атаку, но и самого кинооператора, снимавшего в гуще боев…»

Об отчаянной смелости Микоши ходили легенды, отзвуки которых можно сегодня найти на страницах книг, написанных о тех днях участниками обороны. Вот фраза из книги фронтового фотокорреспондента Бориса Шейнина «В объективе — война»: «Еще в осажденной Одессе шла молва, что Владислав ничего не боится — храбрейший из храбрых…»

«Неутомимый, вездесущий, не знающий, что такое страх…» — пишет Георгий Гайдовский в книге «Страницы, опаленные войной».

Сегодня можно только бесконечно изумляться, как в этой гуще событий, снимая «самое-самое», он смог на всю долгую жизнь остаться беспартийным, остаться самим собой, выжить. Мало того — стать четырежды лауреатом Государственных премии СССР, народным артистом, академиком и т. д. и т. п. «Хранил меня Господь» — один из вариантов названия этой книги. И вправду, наверное, хранил! И от этого ощущения «охраненности» — удивительное чувство самодостаточности, открытости людям и миру, непреходящее стремление учиться — всему, у всего и у всех.

(Джемма Фирсова, из предисловия к книге «Я останавливаю время»)

Да будет сей храм во все грядущие роды памятником милосердного Промысла Божия о возлюбленном Отечестве нашем в годину тяжкого испытания, памятником мира после жестокой брани, предпринятой… не для завоеваний, но для защиты Отечества от угрожающего завоевателя…

Из манифеста Александра III в честь освящения храма Христа Спасителя.
26 мая 1883 года.

…Первый раз я увидел вдали сияющий, как солнце, золотой купол — задолго до появления Москвы, куда я ехал на поезде сдавать экзамен в ГТК.

— Храм Христа Спасителя! — сказала пожилая женщина, стоявшая рядом у окна, и перекрестилась.

Храм доминировал над городом и вместе с Иваном Великим создавал главный силуэт Москвы.

Потом, в дни летних каникул, мы часто проводили время под его притягательной сенью. Это было любимое место прогулок, встреч и свиданий москвичей. При съемках фильма об испытании Бухгольца он случайно попал в кадр, а потом мне удалось через поплавок амфибии снять с воздуха далеко внизу на берегу Москвы-реки храм Христа.

В конце лета меня вызвал Виктор Соломонович Иосилевич.

— Я решил тебе, Микоша, доверить очень серьезную работу. Только будет лучше, если об этом меньше болтать. Понял? Есть указание свыше! — И он поднял выше головы указательный палец. Посмотрев очень пристально мне в глаза, сказал: — Есть указание — снести храм Христа! Будешь снимать.

Мне показалось, что он сам не верит в это «указание». Я, сам не знаю почему, вдруг задал ему вопрос:

— А что, Исаакий в Ленинграде тоже будут сносить?

— Не думаю. Впрочем, не знаю… Не знаю… Так вот, с завтрашнего дня ты будешь вести наблюдение за его разборкой, снимая, как можно подробнее и детальнее всю работу с ограждения его до самого конца, понял? «Патронов не жалеть», как понимаешь, — это надолго и всерьез, я на тебя надеюсь! Ни пуха!

К черту я его, конечно, не послал — слишком был молод, а задуматься над таким заданием у меня просто не было времени. Надо было готовиться — на завтра была назначена съемка. В первом отделе студии с меня потребовали подписку о неразглашении того, что я буду снимать, и выдали пропуск на территорию храма.

Поздно вечером я пришел домой на Ленинградское шоссе, куда зимой из Саратова перебралась мама, — в маленькую комнатку, которую для нас сняла мамина сестра Каля. Скрыть от мамы то, что мне предстояло наутро, я просто не мог! Мама, конечно, не поверила.

— Если ты шутишь, то я не люблю таких шуток! — сказала она строго.

— Я не шучу, мама!

— Этого не может быть! Во-первых, это произведение искусства, он украшает нашу Москву — сияет над ней, как солнышко. Какой красоты в нем мраморные скульптуры, золотые оклады, иконы, фрески на стенах. Их же писали лучшие художники — Суриков, Крамской, Верещагин, Семирадский, Маковский… И скульптуры Клодта… В галереях под храмом находится мраморная летопись побед в Отечественной войне. Там же все имена героев написаны — каждого! Ведь в честь победы русского оружия и был воздвигнут храм Христа Спасителя. Мы все на него деньги жертвовали — по всей Руси — от нищих до господ… Упаси бог! — Мама разволновалась и замолчала. Потом взяла себя в руки и сказала: — Сам Господь Бог не позволит совершить такое кощунственное злодеяние против всего русского народа, построившего этот храм…

Я промолчал. Не стал расстраивать маму, все равно она не может в это поверить. А утром уже снимал, как вокруг храма возводили высокий глухой забор. Я снял первые две доски этого забора, которые перекрестили, как бы поставили крест на этом памятнике в честь русского оружия. Перед храмом была огромная клумба роскошных астр. Она первая была втоптана в грязь. С нее и началось нападение на сам храм Христа Спасителя.

Первые минуты я даже не мог снимать. Все было настолько чудовищным, что я в изумлении стоял перед камерой и не верил глазам своим. Получая задание, я, конечно же, не предполагал, что мне предстоит пережить и перечувствовать.

Когда Иосилевич сказал: «Будешь снимать снос храма Христа Спасителя», — я воспринял это просто как информацию об очередной съемке. Я не мог предположить, что все, что я буду снимать, будет врезаться в мою душу, в мое сердце, как отвратительный ржавый нож, будет терзать меня и долго саднить и кровоточить болью уже после того, когда храма не станет. Всю оставшуюся жизнь…

До сих пор я так и не понял, чей приказ я выполнял? Тех, кто отдал «указание» снести храм? Тогда зачем им, окружившим свое варварское деяние высоким забором, это тщательное, душераздирающее киносвидетельство? Ну, решили снести — и снесли себе, и забыли. Но класть в спецхран киноархива это чудовищное обвинение себе — за гранью всякой логики…

Или… Или это Иосилевич, рискуя вся и всем, взял на себя решение оставить это свидетельство для будущих поколений?.. Поэтому и — «помалкивай» (он знал, что, дав слово, я его сдержу). Но чем и как тогда оправдал он мои съемки перед теми, кто обязан был «все видеть и все слышать»? Каждую снятую кассету у меня забирал «человек с Лубянки», и я даже не касался своего материала и не видел его ни на пленке, ни на экране. Увидел только спустя шестьдесят лет, когда пленку рассекретили и она попала на телеэкран.

Тогда все, что я должен был снимать, было как страшный сон, от которого хочешь проснуться и не можешь…

Через широко распахнутые бронзовые двери не выносили, а выволакивали с петлями на шее чудесные мраморные творения. Их просто сбрасывали за землю, в грязь. Отлетали руки, головы, крылья ангелов, раскалывались мраморные горельефы, порфирные колонны дробились отбойными молотками… Стаскивались стальными тросами при помощи мощных тракторов золотые кресты с малых куполов. Погибали уникальные живописные росписи на стенах собора. Рушилась отбойными молотками привезенная из Бельгии и Италии бесценная облицовка стен.

Наконец, взяв себя в руки, стиснув зубы, я начал снимать.

Все время, весь день, пока я снимал, меня ни на минуту не покидало чувство горечи, жалости и страшной обиды. Но на кого? Я не знал. Было еще и горькое умолчание дома — ни я, ни мама больше о храме не говорили. Но это умолчание было умолчанием отчужденности, которой у меня с мамой никогда не было ни до, ни после.

Изо дня в день, как муравьи, копошились, облепив несчастный собор, военизированные отряды… За строительную ограду пускали только с особым пропуском. Я и мой ассистент Марк Хатаевич перед получением пропуска заполнили длинную анкету с перечислением всех родственников, живых и умерших.

Красивейший парк перед храмом моментально превратился в строительную площадку — с поваленными и вырванными с корнем деревьями, изрубленной гусеницами тракторов сиренью и втоптанными в грязь розами.

Шло время, оголились от золота купола, потеряли живописную роспись стены. В пустые провалы огромных окон врывался холодный со снегом ветер. Рабочие и солдаты в буденовках начали вгрызаться в трехметровые стены. Но стены оказали упорное сопротивление. Ломались отбойные молотки… Ни ломы, ни тяжелые кувалды, ни огромные стальные зубила не могли преодолеть сопротивление камня. Храм был сложен из огромных плит песчаника, которые при кладке заливались вместо цемента расплавленным свинцом. Почти всю зиму работали рабочие и военные — и ничего не могли сделать со стенами. Они не поддавались. Тогда пришел приказ. Мне сказал под большим секретом симпатичный инженер:

— Сталин был возмущен нашим бессилием и приказал взорвать собор.

Только сила огромного взрыва 5 декабря 1931 года окончательно уничтожила храм Христа Спасителя, превратив его в огромную груду развалин. В храме Христа мог свободно поместиться собор с колокольней Ивана Великого, так он был грандиозен…

Мама долго плакала по ночам. Молчала о храме. Только раз сказала:

— Господь не простит нам содеянного!

— Почему нам?

— А кому же? Всем нам… Человек должен строить… А разрушать — это дело Антихриста… Мы же все как один деньги отдавали на него, что же все как один и спасти не могли?..

Я не верил в Бога. Но тоже долго просыпался по ночам от кошмаров.

В одну из ночей даже увидел в руинах свой дом — все Ленинградское шоссе, на котором мы жили.

Это было так страшно, что я никому — даже маме не рассказал об этом…

Но время шло и затягивало все тонкой, хрупкой вуалью забвения. Работы было много, и я кидался в работу, как в теплые, желанные, все лечащие волны моря…

Старался забыть боль тех съемок, боль того сна… Я не верил в Бога. Я верил в Него.

Подробнее »

Объект и субъект в документальной серии Александра Сокурова «Интонация»

Сокуров снял многосерийное интервью с людьми российского общественного поприща, обладающими в своей сфере известностью и, значит, определенным влиянием на процесс современной жизни. Когда-то таких людей называли «властителями умов». Ныне, когда власть менее всего апеллирует к умам, а влияние на массовую аудиторию принадлежит, прежде всего, телевидению, Сокуров средствами ТВ дал определенный срез по горизонтали. Он ведет беседы с представителями отечественной элиты, по роду своей деятельности призванными думать широко и ассоциативно, иметь проявленную позицию относительно всего происходящего в мире и споспешествовать общему благу. Режиссер считает, что такова миссия каждого профессионала и гражданина, и его собственная миссия художника.

В каждом из шести фильмов-­интервью есть два главных героя: сам режиссер и его собеседник. Выбор собеседников был сделан Сокуровым по принципу репрезантативности не на уровне истеблишмента, но по признаку крупности личности, в которой интересны ее масштаб, индивидуальные особенности профессии, биографии и при этом принадлежность к ряду. Рамки телевизионного репортажа раздвигаются под напором пристрастных вопросов широкой тематики, слишком широкой для тележурналистского формата. Мир, история, люди, как на экране, так и у экранов своих телевизоров оказываются в поле мощного напора взыскующей мысли автора-режиссера, как будто даже не предполагающего возможность незаинтересованности.

Глобальность вопросов, которые адресуются неожиданно «не по профилю», нередко застают врасплох собеседника, а зритель получает пищу для размышления о конкретном человеке и о том, что волнует — должно волновать — всех: о перспективе сегодняшнего мира. Композитору задается вопрос о политической конфронтации на ближнем Востоке и его рассуждение о взаимовлиянии европейской и мусульманской культур — прямое опровержение мотива противостояния народов. Юристы развернуты к нравственной проблематике романов Достоевского, и вопросы права рассматривают в категориях этики и эстетики, с литературоведом обсуждаются нравственные и эсхатологические темы, бизнесмен озабочен перипетиями пути национального самосознания, а главе национальной республики предложено искать государственный выход из тупикового конфликта между европейским прогрессом и национальными традициями.

Каждый собеседник, в той или иной степени, погружен режиссером-ведущим в гущу современных тем в контексте давней, если не древней истории. Надежда и катастрофичность во взгляде на современный мир почти в каждом из интервью колеблются в диапазоне: Ренессанс — Апокалипсис. Свод бытийных вопросов обрушивается на собеседников, и, конечно, на зрителей. Кому, если не всем нам придется распутывать связь явлений, чреватую разрывами, ведь самые отвлеченные ситуации неизменно выдвигают условие собственного мнения, личного участия, моральной ответственности. Опровергая схему чиновно-государственных иерархий — «вверху есть кому принимать решения» — Сокуров требует решений от своих собеседников и сам к ним готов. Его интервью содержат конфликты не событийные, а позиционные. Редкий случай на телевидении не ангажированной, но широкой личностной программы. Впрочем, от этого человека, от этого режиссера ничего другого и не ожидают. Ему прощают даже требовательный характер и наступательную интонацию диалога.

Сокуров взламывает еще один устоявшийся канон интервью — однопланную картинку. Упразднена трафаретная мизансцена на телеэкране: «говорящие головы» или фигуры в маловыразительном интерьере (на пленэре). Напряженный диалог дается в движении не только мыслей, но и тел в пространстве кадра, в безостановочном скольжении стедикама, в перетекании от одного ракурса к другому, в сложных монтажных стыках изображения, часто множащегося или сдвинутого — обыгранного деформацией с огромным художественно-драматургическим эффектом.

«Интонация»

Видео, цвет, Digital Веtacam.

Цикл документральных т/в фильмов, 6 серий.

По заказу «Телеканала 100». Санкт-Петербург.

ООО «Пролайн фильм». ООО «ТВ Купол».

Генеральный продюсер Олег Руднов.

Исполнительный продюсер Андрей Сигле.

Автор сценария и режиссер — Александр Сокуров.

Оператор — постановщик Александр Дегтярев.

Монтаж — Сергей Обухов.

Звукорежиссеры — Владимир Персов, Макар Ахпашев.

Операторы — Кирилл Горецкий, Анатолий Груздев.

Стедикам — Сергей Ключ.

Музыка — Густав Малер. «Песни умерших детей».

Оркестр Мариинского театра.

Дирижер — Альгис Паулавичус.

Питерские объекты, где проходят беседы, нам показывают как ассоциативный аккомпанемент диалога, никак не комментируя их знаковый культурно-исторический топос. Место определяет интонацию разговора, настрой действия в кадре. Среда здесь несет функцию не столько дизайна, сколько авторской оркестровки. Тишина и полумрак собора, роскошь интерьеров модного театра петербургской богемы 1900-х годов, чистая абстракция заоблачных высот — видеопроекция на экранах новейшего музея, стеклянная конструкция шара-купола дома Зингера, вознесенная над Невским проспектом. Объекты, снятые с разных точек, вбирают в себя людей, словно в это пространство переходит мысль, ее траектория и воплощенный в человеке образ. Режиссер задает ритм и направление движения, за ним идут, его взгляда ищут все участники диалогов, априори признавая за художником право на лидерство в ведении и разговора и пути.

Драматическая интрига вопросов и ответов провоцируется режиссером и в лучших интервью разрешается моментами пронзительных откровений, какие нельзя запланировать, но Сокуров умеет быть к ним готовым. Так Валерию Зорькину, занимающему должность главного государственного судьи, он задает вопрос о роли матери и женщины в его жизни, и попадает в болевую точку человеческой, незащищенной от драм судьбы. А Юрия Шмидта, для которого профессия адвоката стала выбором и служением своей жизненной миссии — защитника личности от произвола власти — просит прочесть стихи Иосифа Бродского. Знаменитый адвокат заслужил право говорить о себе словами поэта: «Только с горем я чувствую солидарность». Именно интонация, взволнованная и возвышенная, определяет мощный эффект раскрытия человеческой души.

Сокуров сделал телевизионный формат сферой искусства, возвел его в масштаб аудиовизуальной философии. Этот цикл — веское художественное оправдание самого жанра телевизионного репортажа, нацеленного на одноразовое использование в эфире в качестве информационного поля. Сокуров показал людей своей эпохи в ракурсе личной и исторической драмы. На его экране известные в стране деятели — не медийные лица, разглагольствующие на актуальные более или менее темы. Режиссеру и зрителям интересны не функции, а живые люди: размышляющие и взволнованные, уязвимые и сомневающиеся, переживающие неблагополучие внешнего мира как личную драму. Кто бы то ни был: бывший адвокат Ходорковского или президент, чиновник или артист, книгочей или бизнесмен — они говорят про всех нас. И странным образом получается, что нам есть дело до всех до них.

1. Валерий Зорькин. Председатель Конституционного суда РФ (49 минут)

Объект — Исаакиевский собор.

Нам не показывают приметы, может быть, самого известного туристского места. Это бывший кафедральный собор, где совершались официальные богослужения при царской власти, где власть и церковь смыкались. Но персонажей снимают либо в центре пустого простанства — сверху или в обход колоннады —, либо у пьедестала колонн, которые как парапет обрамляют движение собеседников. Что-то в этом сосредоточенном друг на друге движении от рафаэлевой «Афинской школы». Только в отличие от шедевра Ватикана — здесь полумрак и философствуют двое.

Тема: Что такое право?

— Право — это мера свободы.

— Не пора ли отменить партийность как инструмент влияния на общество?

— Какова социально-полити­чес­кая суть нашего государства? Капитализм ли это?

— Государство должно так быть устроено, чтобы даже неимущие участвовали в общем пироге.

— Не кажется ли вам, что русская литература ХIХ века уже все предвидела, поэтому нам это обидно читать.

— Есть ли конфликт между законом шариата и конституцией, одной на всех?

— Конституция может заставить бюрократическую систему повернуться лицом к людям. Нужны анти-коррупционные законы.

2. Юрий Шмидт. Юрист (39 мин)

Лаконичный интерьер нового петер­­бург­ского Музея воды позволяет развернуть на нескольких экранах видеопроекцию неба, облаков, бесконечной высоты и чистой абстракции, зафиксированной, однако, современными техническими средствами. В пустом пространстве — два табурета. Собеседники разговаривают, двигаясь по воображаемому кругу или между потолочных опор. Разницу роста и возраста иногда подчеркивает мизансцена. Режиссер однажды садится на пол, чтобы снизу глядеть в лицо старшего собеседника, сидящего на табурете. Перед ним — профессиональный защитник.

Тема: Советское устройство жизни вам казалось органичным в вашем детстве и юности?

— Да, хотя оно было совершенно иррациональным и обрушилось сразу.

— Почему в искусстве так гипнотизирует криминальный сюжет?

— Настоящая литература, так или
иначе, даже когда она повествует о победе Зла, никогда не превращает его в Добро.

— Вам не приходилось защищать человека с преступными намерениями? Вы не находите это страшно трагичным, такую работу?

Почти за полвека моей работы у меня бывали крайне редкие случаи дискомфорта. Разумеется, я не всех людей защищаю с такой страстью и энергией, как я защищал Михаила Борисовича Ходорковского.

— Если человек противостоит интересам государства, вы его защищаете?

— Это стимул для моей работы.

— Человек, который попадал в эти жернова уже не субъект процесса, а объект преследования

— Пошли бы вы защищать Иосифа Бродского?

— Побежал бы, что бы ни было потом…

3. Сергей Слонимский. Композитор (45 минут)

Нейтральное пространство внутри дома Зингера. Кафе со столиками, стойкой и решетками. За столиками иногда садятся собеседники, чтобы что-то выпить или съесть. Но они одни в этом расчитанном на публику, ярко освещенном зале.

Тема: Нужны ли империи искусству искусство империям?

— Задача искусства и особенно музыки — это непротивление добру. Искусство и государство — это противоположные вещи. Я не призываю к насильственному сопротивлению злу, но я призываю к неподчинению злу и к активному сопротивлению злой силе и опасному большинству. А злая сила — это, прежде всего, бессовестность и алчность людей.

— Социализм это гнездо или клет­ка?

— Это — прежде всего обман. Какой-то фантом. У нас была клетка.

— Где больше затаенной энергии — в мусульманской или в христианской культуре?

— Без Саади не было бы провансальской поэзии. То же самое можно сказать и о музыке. С востока монодии и мелодии перешли в грегорианский стиль.

4. Борис Аверин. Филолог (33 минуты)

Дом Зингера. Из купола–глобуса, где происходит беседа, открывается городской вид: Невский проспект и окрестности. В этой серии — движение камеры не столько по периметру всего пространства, заполненного металлическими конструкциями, сколько в разнообразии крупных и средних планов, на фоне почти фантастического пейзажа города, снятого с непривычного ракурса.

Тема: Почему литература ХIХ века так жизнеподобна, так привязана к реальности — и не только русская?

— Но был и Гоголь — «Вий». Или этот самый Невский проспект, где «все не то, что кажется». Да и Достоевский, у которого рационалист разговаривает с чертом.

Петр строил не имперскую столицу, а Парадиз. Хотя сам был, скорее всего, злодей. Все-таки идея обучающего прекрасного пространства рациональна.

Человек состоит из плоти и духа. Иногда между ними есть гармония.

Знание говорит, что ждет нас Апокалипсис… а вера говорит, что все будет хорошо.

5. Владимир Якунин. Президент ООО «Российские железные дороги». Президент благотворительного фонда имени Андрея Первозванного (44 минуты)

Интервью ведется в помещении театра «Санкт-Петербург опера» в бывшем Доме Дервиза. На фоне псевдовосточного орнамента, декора, изобилующего золочением в зале с зеркальной стеной и на сцене среди театральных конструкций и оркестровой ямой внизу — длится эта беседа.

— Утеряны сельскохозяйственные традиции. Но их можно восстановить.

— Несмотря на то, что деревня разорена, и жители разбежались по
городам?

— Однако есть стимул к производству продуктов.

— Когда вы почувствовали, что коммунистическое устройство накопило слишком много ошибок?

— Я очень тяжело пережил известие о развале Союза. Это было и психологическая ломка: все представления о служении отечеству и преданности партии нивелировались. И тогда я отступил на последний редут: семья, друзья и близкий круг людей.

— Где та сила в обществе, которая обладает нравственным авторитетом?

— Кто будет воспитывать общество?

— Мы с вами.

6. Арсен Каноков. Президент Кабардино-Балкарской республики (41 минута)

Разговор снимается из-за стеклянной двери в гостиной офиса. Постепенно камера перемещается в гостиную и переходит от одного крупного плана к другому. Это самая статичная серия. Меняются лишь ракурсы съемки, сам ведущий иногда встает с дивана и оказывается в самой необычной позе — например, сидит на полу.

Тема: Люди, политически ориентированные на ислам, очень часто знают его поверхностно, может быть, даже не заглядывали в Коран. Сейчас мы в пограничной зоне — ни в глубь религии, ни вне религии. Это опасная зона.

— Как вы относитесь к преобладанию в России православия, насаждаемого в России как ведущая религия?

— Что принесло в жизнь людей на Кавказе европейское сообщество? Появились парламент, учреждения культур. Но в уклад народа это не принесло почти ничего. Остается прежняя родовая клановая система отношений, часто перерастающая в криминальные связи. Когда отсутствует национальный корневой уклад в политической жизни, кто может упрекнуть людей в их принадлежности к таким связям?

— Соблюдение правил государственных не отменяет внутреннего сопротивления в соответствии с национальными традициями. Да, мы много вредим себе, подчиняясь европейским и русским стандартам.

— Может быть, это все отменить. Может, поменять все на уровне конституции?

Александра Тучинская

Литературная запись диалогов т/ф «Интонация»
помещена на официальном сайте А. Н. Сокурова
www.sokurov.spb.ru.

Подробнее »